Некоторая либерализация начала XIX в. активизировала российскую общественность. Усилилось внимание к политике в среде непривилегированных сословий. Российские дипломаты и путешественники, служившие в Китае или временно посещавшие эту страну, считали своим долгом информировать соотечественников об изменениях политической ситуации в стране, особенностях местных политических институтов, функциональной специфике императорской власти, законодательной системе и множестве иных элементов китайской действительности. К середине столетия интерес к Китаю в дворянских и разночинных слоях российского интеллектуального сообщества был пробужден. Рассказы об отличных от отечественных формах государственной организации в очередной раз этот интерес подогревали. Теперь для его удовлетворения становится необходимым доступ к материалам ученых, дипломатов, путешественников, побывавших в Китае или квалифицированно выполнявших переводы иностранных текстов, в том числе и китайских.
Приемлемым полем для обсуждения насущных проблем становится публицистическая деятельность. Наиболее прогрессивные ее сторонники стремились объективно осветить происходящие события, воссоздать на бумаге правдивую картину жизни, дать справедливые оценки и показать реальные перспективы. На примере публикаций китаеведческой направленности можно наблюдать проникновение публицистики в ткань научных изысканий. Стремление откликнуться на социально-политические события эпохи вызвало желание не столько подвергнуть анализу историческое прошлое Китая, философские основы его религиозных форм, сколько проследить характер их трансформации в современную эпоху.
Специфику развития государственности, политических традиций и учений России во многом определяло ее "срединное" положение между двумя основными цивилизациями: Западной ("либеральной") и Восточной ("традиционной"). Проблемы отношения нашего государства к Европе и Азии занимали важное место в российской гуманитарной мысли. Неудивительно, что поиск внутренних нравственных начал в цивилизационных основах Запада и Востока был характерен для общественной мысли этого периода. В работах представителей русской религиозно-философской мысли П.Я. Чаадаева, В.С. Соловьева, И.В. Киреевского, Л.П. Карсавина, П.А. Флоренского находим "размышления о множественности и несходстве культур, о Западе и Востоке, а также о вопросах общественной справедливости и внутреннего достоинства человека, которые, по-разному варьируясь в разных культурах, образуют, тем не менее, основной духовный стержень всечеловеческой истории" [8, С.57]. В связи с этим, отечественная проблематика становилась немаловажной предпосылкой для познания восточных цивилизаций.
Идея всеединства неоднократно звучит в работах Н.А. Бердяева: "Россия может сознать себя и свое призвание в мире лишь в свете проблемы Востока и Запада. Она стоит в центре восточного и западного миров ... Россия должна явить тип востоко-западной культуры, преодолеть односторонность западно-европейской культуры с ее позитивизмом и материализмом, самодовольство ее ограниченных горизонтов" [1, С.58]. Этот горизонт будет преодолен в творческих исканиях русских евразийцев: Н.Н. Алексеева, Л.П. Карсавина, П.Н. Савицкого, П.М. Бицилли, Н.С. Трубецкого, Г.В. Флоровского и других.
Во многих российских газетах с особенным эмоциональным чувством говорилось о неподвижности китайской цивилизации, о том, что здесь "глаза всех, даже лучших между живыми, гипнотизированы всматриванием в мертвое прошлое" [5, С.385]. Российской академической наукой не приветствовался односторонний подход некоторых западных коллег, трактующих самобытные традиции и ценностные установки других народов исключительно в патриархально-религиозном духе. Так, Н.Я Данилевский критикует "европоцентризм" в анализе азиатских культур, поскольку эта парадигма наложила печать "застоя" и "косности" на восприятие восточного образа жизни. Философ отмечает, что Китай многие столетия демонстрировал небывалые достижения в различных сферах жизнедеятельности: "технологические способы в легкой промышленности, окрашивание тканей, лаковые изделия, фарфор, секреты земледелия, ландшафтное садоводство, порох, книгопечатание, компас, писчая бумага, фармацевтика, в области духовной - космология, этика, философия. Многое из всего этого было перенято европейскими народами, и они успешно пользовались этими плодами китайской цивилизации" [10].
Т.Ю. Запоев считает, что "образ Китая, сложившийся в творчестве В.Г. Белинского, благодаря своему априорно-теоретическому происхождению и особой идеологической нагруженности был в значительной мере далек от реальности" [6, С.148]. Значение Китая философ видел в том, что в нем "человечество впервые из состояния семейственности перешло в состояние общественности, государственности ... Китай выразил собой идею первого гражданского общества, чему подтверждением служат его постановления, нравы, само отсутствие религии, бедный язык, где один звук выражает 50 совершенно различных понятий, иероглифическое письмо - самое, наконец, презрение к другим народам как к варварам" [6, С. 150]. "Китай существует для человечества меньше, чем китайский чай", поэтому, если китайцы и грамотны, то "при своей грамотности ужасные невежды и обскуранты. А если в Китае и может родиться поэт с организацией и духом Шиллера, он Шиллером никогда не будет, останется китайцем: он выразит своими творениями бедное содержание китайской жизни в уродливых китайских формах; китайцы будут им восхищаться, но европеец не поймет его ни в подлиннике, ни в лучшем переводе" [6, С.151]. Столь резкие оценки были свойственны многим российским либералам, идеалом которых было утверждение свободы личности во всех сферах общественного развития. Западники видели будущее своей страны в приобщении только к системе ценностей Европы, ее политическим и социальным институтам.
Основательность и широкое использование первоисточников российскими китаеведами XIX в. привлекли к себе значительный интерес и внимание неординарных представителей общественных и литературных кругов России. С исследователями, к примеру с Н.Я. Бичуриным, встречались и получали сведения о Китае такие известные деятели и писатели, как А.С. Пушкин, И.А. Крылов, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, И.И. Панаев, В.Ф. Одоевский, О.И. Сенковский, О.М. Сомов, Н.А. Полевой, И.А. Гончаров, П.А. Плетнев, П.А. Вяземский, С.М. Шевырев, М.П. Погодин, Г.И. Спасский, А.А. Краевский и другие. Многие издания того времени печатали рецензии на труды и переводы Н.Я. Бичурина, которым критики в большинстве своем давали высокие оценки, подчеркивая их научное значение. Благодаря силе его творческого влияния в литературных произведениях того времени сквозит если не серьезный интерес, то, по крайней мере, увлеченность Китаем и его культурой.
Уже не одно столетие Китай привлекал пристальное внимание Европы и России, ощущающих потребность не только в познании общей картины исторического прошлого азиатских народов, но и "знакомстве" с конкретными носителями их культурного наследия. Газетные и журнальные статьи не содержали глубоких аналитических справок о событиях и их участниках, но, применяя художественные приемы, все же делали попытку раскрыть индивидуальность конкретного человека и увидеть в преломлении его жизни определенную эпоху. Если в ХУШ в. навязывалась система статичных стереотипных образов, то информация периодической печати следующего столетия наполнена не только легендарными и мифическими персонажами, но и лишенными мистического ореола "лицами" современников. Российского читателя, в большинстве своем не сведущего в нюансах развития собственных политических институтов и специфике политических течений, публицисты могли заинтересовать перипетиями китайских внутригосударственных дел исключительно занимательными сюжетами. В связи с этим страницы журналов наполнялись биографическими характеристиками наиболее влиятельных лиц.
Среди политических лидеров, руководивших судьбой Цинского государства второй половины XIX - начала XX вв., одно из видных мест принадлежит императрице Цы Си [3].
Авторы-публицисты останавливались лишь на ярких событиях, раскрывающих специфику восточного культурно-исторического фона. Это в определенной степени объясняет повышенный интерес к жизни легендарной правительницы, являющей собой один из наиболее колоритных образов истории Китая. Из политиков Цинской империи, игравших не менее заметную роль, наибольший интерес российских исследователей пробуждал и Ли Хунчжан. Некогда скромный писарь, не принадлежащий маньчжурскому роду, сделался могущественным человеком, "которого боятся и воле которого повинуются четыреста миллионов человеческих существ" [7, С.83]. Обладая "гибким и проницательным умом, свободным от сомнений и предрассудков", он смог "выступить примирителем империи и спасителем трона", за что был назван публицистами "китайским Бисмарком" [7, С.84]. Писали также и о министре иностранных дел Кан Ювэе, возглавившем реформистскую партию. Уникальность этого человека заключалась в том, что, обладая глубокими знаниями западной культуры, он оставался истинным китайцем. Для демократически настроенного читателя на страницах наиболее "смелых" российских периодических изданий появлялись статьи об оппозиционных силах в сопредельных государствах. Примером служила Китайская революционная партия доктора Сунь Ятсена, действия которой были широки, научны и современны. Происходящие в начале XX в. на Дальнем Востоке события показали, что не прошли еще те времена, когда удачливый и предприимчивый человек мог сделаться повелителем целой страны. Ряд изданий регулярно помещал небольшие очерки о Юань Шикае. Взлеты на вершину власти неоднократно сменялись падениями, поэтому его личность вызывала необыкновенный интерес российской общественности. Сложность создания образов политиков заключалась в том, что на основе исключительно публицистических материалов, отличающихся противоречивостью, трудно однозначно охарактеризовать неординарные натуры, но в конце XIX - начале XX вв. читатели не располагали иными источниками.
общественно-политические и специализированные издания свою главную задачу видели в максимально возможном достоверном информировании читателей о событиях внутригосударственной и международной жизни.