Таким образом, в эпоху Ренессанса и Гуманизма духовная атмосфера также была наполнена игрой. Все великолепие Ренессанса – это радостное и торжественное облачение в наряды, порождаемого фантазией идеального прошлого. Ренессанс пробуждал два в высшей степени игровых вида образного воплощения жизни (пастораль и рыцарство) к новой жизни, а именно к жизни в литературе и в празднике.
Гуманисты культивировали четко сформулированные жизненные и духовные идеалы. Они умудрялись даже антично-языческих персонажей и свой язык классицизма сдабривать выражениями христианской веры, внося туда привкус искусственного и не вполне искреннего. Таков Эразм Ротердамский с «Похвалой глупости», а также с его письмами, серьезными научными трудами. Таковы Рабле, Сервантес – везде есть элемент игры, который кажется чуть ли не самой сущностью этих произведений.
Главная игровая составляющая XVII столетия – это барокко. С представлением о нем связывается картина сознательно преувеличенного, намеренного выставляемого напоказ, заведомо надуманного. Формы искусства барокко были и остаются в полном смысле этого слова искусственными. Склонность к утрированию, которая присуща XVII столетию, очевидно, может быть, понята лишь исходя из глубоко игрового содержания самого творческого порыва. Чтобы от всего сердца наслаждаться Рубенсом или Бернини, нужно начать с того, что не воспринимать их формы выражения чересчур «взаправду». Всеохватывающее моделирование жизни, духа и внешнего облика по выкройке барокко находит поистине разительное подтверждение в одежде (парадный мужской костюм, парик).
Еще более живой элемент игры присущ эпохе рококо. Именно там игровые качества расцветают столь пышно, что само определение рококо едва ли может обойтись без прилагательного «игривый». В моде тяготение к красоте с обуревающими людей страстями и чувствами: кокетством, тщеславием, выставлением своих достоинств; в стиле – это тяготение к красоте, выкристаллизовывается в чистом виде. Редко до такой степени сближаются друг с другом стиль и мода, и тем самым игра и искусство, как в рококо. Игровые качества культуры XVIII века ушли гораздо глубже, в искусство управления государством: политика кабинетов, политические интриги и авантюристы – поистине все это никогда еще не было настолько игрой.
Со второй половины XVIII века настроение эпохи рождалось в игре, это справедливо, как для нового классицизма, так и для образов, вдохновлявших романтиков, а факты истории говорят о том, что романтизм родился в игре и из игры. Еще одним подтверждением игрового фактора является направление сентиментализма XVIII века.
В XIX веке буржуазные идеала благополучия стали овладевать духом общества. Переоценка экономического фактора в обществе и духовном состоянии личности была в известном смысле естественным результатом рационализма и утилитаризма. Они убили тайну как таковую и провозгласили человека свободным от вины и греха. Великие течения мысли этого времени почти все были направлены против игрового фактора в общественной жизни. Либерализм, социализм, политический утилитаризм и т.д. – все это виды деятельности, серьезные до последней капли. Общество стало чересчур сознательно воспринимать свои стремления и интересы. Оно полагало, что уже выросло из своих детских одежд, стараясь воплотить в жизнь научные замыслы по достижению собственного земного благополучия.
Й. Хейзинга доказывает, что в современной культуре существует две тенденции: с одной стороны, в случае спорта – это игра, все более жесткая в своей серьезности, но при этом считающаяся игрой; в другом случае – серьезное занятие, вырождающееся в игру, но продолжающееся считаться серьезным. Но оба эти явления объединяет сильное агональное чувство, которое по-прежнему правит миром, хотя и в иных формах, чем раньше (например, коммерческая соревновательность).
Исследователь отмечает, что современная наука, придерживаясь строгих требований точности и любви к истине, относительно мало доступна для игрового подхода и обнаруживает меньше игровых черт, чем в ранние годы ее возникновения или в период её оживления, до XVIII века.
Современную культуру едва ли уже играют, а там, где, кажется, что ее все же играют, эта игра притворна. Современное общество вынуждает все более расширять спектр социальных ролей, которые призван играть человек. Однако он не может выполнять все возложенные на него функции разом, поэтому игра все больше приобретает формы лицемерия.